Эта расстегнутая ширинка Вам так идет || Меня не смутил ваш вопрос, я просто не знаю, как вам лучше врезать
Фрэнк сегодня не в духе. Он смотрит на меня так, словно готов размазать по столу, а мне хочется ему врезать. Точнее, мне давно хочется ему врезать по его лоснящейся жирной физиономии, но это лишнее. Не сейчас. Не сегодня.
Он садится напротив меня, поправляет жилетку, садится на стул у окна. Я молчу, барабаню по краю стола пальцами, перебираю лежащие на краю карандаши. Это просто формальность, детектив обязан всех опросить.
И точно - Фрэнк оттягивает галстук с толстой шеи и пыхтит - ему явно неуютно. Детектив похож на фенека, у него настороженный взгляд, пшеничные волосы и оттопыренные уши, он спрашивает:
- Роберт Доу, что ты знаешь о нем, Джим?
Я пожимаю плечами, сцепляя пальцы в замок. Роберт Доу, Робби, тихий астеник с 13 этажа. Его стол находится между окном и дверью, на заставке рабочего стола чашка кофе в плюшевых лапах Маппета*, а на завтрак он ел сэндвичи с огурцами и кресс-салатом каждый день. Кроме сегодняшнего.
- Ну?
Фрэнк хмурит брови, начиная напоминать борова, готового растоптать мелкого жука. Детектив молчит. Он сидит на стуле за боссовским столом, прямой и напряженный, как струна. Я вздыхаю.
- Роберт Доу, 23 года. Выпускник Фултон-Монгомери, получал стипендию, позже грант, самый молодой специалист нашего отдела.
- Это мы знаем, - детектив, его зовут Майлз, устало трет глаза, - нам нужны другие сведения. Что-то что...
- Что помогло бы вам? - Перебиваю я его, подавшись вперед.
- Да, - Майлз кивает.
Я молчу, кусаю губу, покачиваясь на стуле.
- Все из-за того, что он сегодня съел сэндвич с яйцом, - говорю я.
У Робби всегда взъерошенные волосы, он носит очки с очень толстыми стеклами, а в его сумке лежит подшивка журнала "Europe VideoGames".
Были, - поправляю я себя. А ещё он носил узкие галстуки. И ел сэндвичи с огурцом и кресс-салатом.
Он жил один, у него не было девушки, матери, отца, только дядя в далеком штате Огайо. Даже кота не завел. Никто на работе не знал, как выглядит его квартира, но однажды Стейси увидела счета за квартиру, огромный счет за свет, тогда же Робби сказал, что не выключает на ночь свет, никогда.
Роберт никогда не ел в компаниях, никогда не пытался заговорить с людьми, работающими рядом с ним. Он всегда был словно зажат в невидимые тиски. Не задерживался на порогах, а рядом с клавиатурой держал соль. Возможно, говорю я ему, Роберт Доу страдал синдромом навязчивых состояний, потому что он намывал руки по тринадцать, ровно тринадцать раз, я считал, говорю я Майлзу, щелкая пальцем по карандашу.
- Давайте расставим все точки над "и",- говорю я, - меня зовут Джим Цайберг, мы никогда не дружили с Робертом Доу, просто однажды мы оказались в одном баре. Это был первый раз и последний раз, когда я видел Роберта пьющим. И вне офиса.
Роберт сидит за стойкой, поджав ноги, он напоминает журавля со своими суставчатыми коленями. На нем рубашка, жилетка, ярко-желтые подтяжки. В его строгости это ужасно странно.
Он пьет самое дешевое пиво, закусывает луковыми гренками, а я подсаживаюсь со стаканом джина. Я говорю "привет". Я ещё не знаю, что....
- Иди к черту, Джим, - тихо говорит он, напоминая обиженного подростка.
- Рановато мне туда, - я салютую стаканом с джином.
Меня зовут Джим, все, что я знаю о Роберте только то, что он ест на завтрак, что он любит кофе без сахара, а его почерк похож на почерк врача.
- Сегодняшним утром Джим съел сэндвич с яйцом и выпил кофе с молоком и тремя ложками сахара. Я должен был заподозрить неладное, но мы все здесь не интересуемся жизнью друг друга. Мы все горошины, безобразные горошины одного отвратительного стручка, который похож на личинку Чужого.
Робби никогда и ни с кем не делился ничем. Кто знает, что было в его жизни, может в глубоком детстве он резал собак и пинал младенцев.
Он никому и никогда не рассказывал ничего. Но почему-то все мы знаем, что Роберт не трогает цветы, не стоит на порогах, не закрывает двери и не ездит в лифте один.
Майлз внимательно слушает, сцепив в замок пальцы. Сейчас мы как отражения в зеркале.
Я крепко сцепляю руки.
На самом деле, мне нечего ему сказать.
Я никогда не знал Роберта Доу. Мы работали в метре друг от друга, однажды пили в одном баре, он - пиво, я - джин с тоником и куском лайма.
Однажды Роберт Доу сказал мне что-то, что никогда и никому не говорил, после этого, три дня спустя он поднялся на крышу 30-ти этажного здания и сделал шаг вперед. Тем же утром, когда съел сэндвич с яйцом, выпил латте с сахаром и убрал соль со стола.
Майлз смотрит на меня, Фрэнк пыхтит как паровоз. Мои глаза застилает соль.
Роберт допивает свое дешевое пиво. Робби склоняется ко мне. Робби шепчет:
- В детстве мы с друзьями любили смотреть на поезда. Ложились на рельсы, чтобы доказать себе, что живы. Некоторые мои друзья возвращались ко мне, пешком, на своих ногах. Некоторые уезжали.
Робби всхлипывает.
- Иногда они приходят ко мне.
Он садится напротив меня, поправляет жилетку, садится на стул у окна. Я молчу, барабаню по краю стола пальцами, перебираю лежащие на краю карандаши. Это просто формальность, детектив обязан всех опросить.
И точно - Фрэнк оттягивает галстук с толстой шеи и пыхтит - ему явно неуютно. Детектив похож на фенека, у него настороженный взгляд, пшеничные волосы и оттопыренные уши, он спрашивает:
- Роберт Доу, что ты знаешь о нем, Джим?
Я пожимаю плечами, сцепляя пальцы в замок. Роберт Доу, Робби, тихий астеник с 13 этажа. Его стол находится между окном и дверью, на заставке рабочего стола чашка кофе в плюшевых лапах Маппета*, а на завтрак он ел сэндвичи с огурцами и кресс-салатом каждый день. Кроме сегодняшнего.
- Ну?
Фрэнк хмурит брови, начиная напоминать борова, готового растоптать мелкого жука. Детектив молчит. Он сидит на стуле за боссовским столом, прямой и напряженный, как струна. Я вздыхаю.
- Роберт Доу, 23 года. Выпускник Фултон-Монгомери, получал стипендию, позже грант, самый молодой специалист нашего отдела.
- Это мы знаем, - детектив, его зовут Майлз, устало трет глаза, - нам нужны другие сведения. Что-то что...
- Что помогло бы вам? - Перебиваю я его, подавшись вперед.
- Да, - Майлз кивает.
Я молчу, кусаю губу, покачиваясь на стуле.
- Все из-за того, что он сегодня съел сэндвич с яйцом, - говорю я.
У Робби всегда взъерошенные волосы, он носит очки с очень толстыми стеклами, а в его сумке лежит подшивка журнала "Europe VideoGames".
Были, - поправляю я себя. А ещё он носил узкие галстуки. И ел сэндвичи с огурцом и кресс-салатом.
Он жил один, у него не было девушки, матери, отца, только дядя в далеком штате Огайо. Даже кота не завел. Никто на работе не знал, как выглядит его квартира, но однажды Стейси увидела счета за квартиру, огромный счет за свет, тогда же Робби сказал, что не выключает на ночь свет, никогда.
Роберт никогда не ел в компаниях, никогда не пытался заговорить с людьми, работающими рядом с ним. Он всегда был словно зажат в невидимые тиски. Не задерживался на порогах, а рядом с клавиатурой держал соль. Возможно, говорю я ему, Роберт Доу страдал синдромом навязчивых состояний, потому что он намывал руки по тринадцать, ровно тринадцать раз, я считал, говорю я Майлзу, щелкая пальцем по карандашу.
- Давайте расставим все точки над "и",- говорю я, - меня зовут Джим Цайберг, мы никогда не дружили с Робертом Доу, просто однажды мы оказались в одном баре. Это был первый раз и последний раз, когда я видел Роберта пьющим. И вне офиса.
Роберт сидит за стойкой, поджав ноги, он напоминает журавля со своими суставчатыми коленями. На нем рубашка, жилетка, ярко-желтые подтяжки. В его строгости это ужасно странно.
Он пьет самое дешевое пиво, закусывает луковыми гренками, а я подсаживаюсь со стаканом джина. Я говорю "привет". Я ещё не знаю, что....
- Иди к черту, Джим, - тихо говорит он, напоминая обиженного подростка.
- Рановато мне туда, - я салютую стаканом с джином.
Меня зовут Джим, все, что я знаю о Роберте только то, что он ест на завтрак, что он любит кофе без сахара, а его почерк похож на почерк врача.
- Сегодняшним утром Джим съел сэндвич с яйцом и выпил кофе с молоком и тремя ложками сахара. Я должен был заподозрить неладное, но мы все здесь не интересуемся жизнью друг друга. Мы все горошины, безобразные горошины одного отвратительного стручка, который похож на личинку Чужого.
Робби никогда и ни с кем не делился ничем. Кто знает, что было в его жизни, может в глубоком детстве он резал собак и пинал младенцев.
Он никому и никогда не рассказывал ничего. Но почему-то все мы знаем, что Роберт не трогает цветы, не стоит на порогах, не закрывает двери и не ездит в лифте один.
Майлз внимательно слушает, сцепив в замок пальцы. Сейчас мы как отражения в зеркале.
Я крепко сцепляю руки.
На самом деле, мне нечего ему сказать.
Я никогда не знал Роберта Доу. Мы работали в метре друг от друга, однажды пили в одном баре, он - пиво, я - джин с тоником и куском лайма.
Однажды Роберт Доу сказал мне что-то, что никогда и никому не говорил, после этого, три дня спустя он поднялся на крышу 30-ти этажного здания и сделал шаг вперед. Тем же утром, когда съел сэндвич с яйцом, выпил латте с сахаром и убрал соль со стола.
Майлз смотрит на меня, Фрэнк пыхтит как паровоз. Мои глаза застилает соль.
Роберт допивает свое дешевое пиво. Робби склоняется ко мне. Робби шепчет:
- В детстве мы с друзьями любили смотреть на поезда. Ложились на рельсы, чтобы доказать себе, что живы. Некоторые мои друзья возвращались ко мне, пешком, на своих ногах. Некоторые уезжали.
Робби всхлипывает.
- Иногда они приходят ко мне.
-
-
18.12.2011 в 16:47-
-
18.12.2011 в 18:16Я все ещё за,ты знаешь.